Михаил Яснов - Путешествие в чудетство
Почти полтора десятилетия они жили рядом, ходили по тем же самым улицам. вдыхали не только черноморский воздух, но и ту неповторимую атмосферу одесской жизни и культуры своего времени, — эти сначала дети, а потом подростки, ставшие со временем поэтами. Мы знаем, как важны для детского поэта впечатления детства и отрочества, и то, что эти впечатления были для всех троих во многом схожими, даёт возможность предполагать, по крайней мере, родство истоков, отразившееся позже в языке, интонациях, в том реализме жизненных ситуаций, которыми они обогатили поэзию для детей, а во многом и стали в ней первопроходцами.
И когда героини и герои Марии Моравской — будь то её взрослая лирика или стихи для детей — тоскуют по южным тёплым странам, то этот «побег на юг» не только дань литературной экзотике, в которой её упрекали, но, возможно, прежде всего, тоска по вполне реальному детству, которое, вопреки всем обстоятельствам, осталось в её душе как не доигранная, не исхоженная до конца Апельсинная страна:
Там превкусные орехи,
И на листьях мягко спать,
И не надо для потехи
Под шарманку танцевать.
Простые вещи
Вера Инбер
Владимир Маяковский называл Веру Инбер «фарфоровой чашечкой».
Александр Блок писал, что в некоторых стихах Инбер он ощутил «горечь полыни, порой настоящую».
Эдуард Багрицкий увидел в её лирике «детски-просветлённое настроение».
Эти хрупкие определения соответствуют той трогательности, нежности, тонкости, которые внесла молодая Вера Инбер в русскую поэзию. Её первые книги — «Печальное вино» (Париж, 1914), «Горькая услада» (Петербург, 1917), «Бренные слова» (Одесса, 1922) — можно назвать, воспользовавшись её собственной метафорой, «цветами на сером асфальте города».
Вера Михайловна Инбер родилась в Одессе в 1890 году, ушла из жизни в Москве в 1972.
Те, кто о ней писали, отмечали поразительную несхожесть её поэтической юности (в которой главенствовали слова «талант» и «любовь») и всей её дальнейшей жизни (в которой царило слово «страх»). Близкая родственница Льва Троцкого, высланного в 1928 году из СССР, а затем убитого, она была вынуждена, опасаясь за свою судьбу и судьбу семьи, превратиться чуть ли не в литературного чиновника, истово радеющего за дело Ленина-Сталина и возносящего бездарные хвалы партии и режиму.
Поэзия такого не прощает. В начале 1935 года она записала в дневнике: «В искусстве, как и в природе, главное — это отбор. Выживают наиболее отобранные»[53]. Её отобрали, она выжила, стала орденоносцем и лауреатом Сталинской премии, её стихи о войне входили в советские хрестоматии. Но осталась Инбер в истории литературы не этим, а ранними рассказами и стихами (среди которых многие люди старшего поколения наверняка вспомнят популярные, ставшие чуть ли не городским фольклором песенки — о девушке из Нагасаки, о Вилли-груме или о маленьком Джонни, у которого «горячие ладони и зубы, как миндаль»).
Была ещё одна поэтическая отдушина, которую можно назвать маленькой удачей её литературной судьбы, — стихи для детей. Их немного, хотя она обращалась к ним и в десятые, и в двадцатые, и в сороковые годы, затем они стали издаваться отдельными сборниками, порою с добавлением «взрослых» стихов про войну, и некоторые (в том числе получившие широкую известность «Сороконожки», «Моя девочка», «Поздно ночью у подушки…», «Сеттер Джек», «О мальчике с веснушками», «Колыбельная») у многих на слуху.
Правда, ещё в двадцатые годы вышли три тоненькие брошюрки со стихами про «обычные» профессии и «простые» вещи — с тех пор, кажется, эти стихи не переиздавались, разве что Е. Путилова включила некоторые из них в свою антологию «Русские поэты детям». Между тем и эти стихи Инбер (а может быть, прежде всего, — именно эти её стихи) представляют нам незаурядного детского поэта, со своей неповторимой интонацией, ритмикой, словарём. Думаю, даже не вдающийся в подробности читатель определит, в какую эпоху стихи написаны, — столько в них подчас неуловимых, но явственных примет и деталей времени:
Чайник усерден в работе,
И ростом он не высок.
У чайника круглый животик
И нет совершенно ног.
Это не слишком красиво,
И у чайника странный вид,
Но зато вполне справедливо,
Раз он всегда сидит.
У чайника круглая крышка
И очень красивый нос,
Но когда у него одышка,
Он дышит, как паровоз.
Он часто совсем некстати
Закутывается в пар.
Один у него приятель,
Да и тот самовар.
И тоненько, как волос,
Поют они вместе порой:
У самовара первый голос,
А у чайника — второй.
И о чайнике еженощно
Возникает на кухне вопрос.
И бранят его там за то, что
Он задирает нос.
Судят его строго
Все, и даже кувшин.
А чайник молчит: их много
А он совершенно один.
Вера Инбер писала для детей в духе маршаковской школы: школа эта ввела в широкий обиход рассказ или повесть в стихах — сюжетную историю, написанную скорее по законам прозы, чем лирического стиха, однако со всей атрибутикой, присущей именно стихотворному произведению. Но в памяти читателя — сначала детского, а потом и взрослого — Инбер остаётся мастером поэтического афоризма:
Ночь идёт на мягких лапах,
Дышит как медведь.
Мальчик создан, чтобы плакать,
Мама — чтобы петь.
Стихи запоминаются — теплотой, живостью, точностью звучания, добротой. Что ещё нужно детскому поэту?
В 1954 году Вера Инбер опубликовала книгу воспоминаний о своём детстве — «Как я была маленькая». Начинается книга воспоминанием о душе Одессы — о море:
«Нашей главной радостью было море. И хотя наше море называется “Чёрное”, но чернеет оно только осенью и зимой, в бурные, ветреные дни. А весной и летом Чёрное море — синее, голубое, зелёное, а иногда, на закате, золотое.
Самым лучшим местом для прогулок был в нашем городе Приморский бульвар, где росли прекрасные южные деревья платаны.
В начале бульвара стоял бронзовый памятник Пушкину. Листья платанов шелестели над самой его головой. Ласточки, пролетая, задевали Александра Сергеевича своими лёгкими крыльями, а иногда садились к нему на плечо. Оттуда, сверху, далеко было видно море и корабли, идущие к нам в порт.
Корабли приходили усталые от далёких плаваний, задымлённые, обветренные. Широкая труба хрипло дышала. Краска на бортах облупилась и потускнела. Ракушки и водоросли облепляли снаружи днище корабля.
